Богословские труды. Видные деятели русской эмиграции о. М.: Нет, я говорю о душе

О. М.: Какую разницу можно усмотреть между позицией Владимира Николаевича Лосского и отца Евграфа Ковалевского, который ту же цель преследовал и который был его современником и даже сверстником? Они принадлежали тому же поколению русских православных людей, которые приехали на Запад в двадцать лет, то есть они приехали сформировавшимися, но еще очень и очень молодыми. И здесь они начали действовать, служить и работать.

м. А.: Есть такое древнее присловье: об усопших только хорошее говорить надо, а на твой вопрос очень трудно ответить в этих рамках, потому что если сравнивать Лосского и Евграфа, то можно сказать, что Лосский был правдой, в нем была абсолютная цельность, я не хочу сказать, что он никогда ни в чем не ошибался, но в нем не было никакого расчета. Евграф был готов защитить православие, порой любым способом. Я помню, было собрание «фотиевцев» у Jacques Maritain группы католиков – я тогда не участвовал, я был слишком молод. Они спорили о чем-то, и вдруг Евграф сказал: «Да как же вы говорите? Вот что говорит святой Василий Великий …» И он этим решил вопрос, православные победили. И когда они выходили, Владимир Николаевич говорит: «Ну, Евграф, знаешь, тебя осенил Дух Святой». Евграф ему ответил: «На самом деле Дух Святой осенил, Василий Великий ничего подобного не говорил». Он это выдумал тут же, для того, чтобы победу одержать.

о. М.: Можно ли сказать, что отец Евграф был по сути православный и желал блага Церкви?

м. А.: Он желал блага Церкви, он был глубоко православным, но он был готов идти порой на неправду для того, чтобы человека убедить. Я помню, когда он приезжал на съезд Содружества, он нам говорил о том, как сейчас растет западное православие. Он говорил, как оно растет, купола растут и так далее. И потом я ему говорю: «Евграф, что ты нам рассказал? Ничего у тебя этого нет!» А он отвечает: «Это неважно, я показываю людям купола в небе, и, глядя на эти купола, они начинают строить фундамент, а потом и остальное построят». И поэтому было порой трудно с ним. Он был готов пойти на обман, на неточность, на неправду, для того, чтобы послужить тому, что он считал больше и важнее этого. Но с другой стороны, он был готов жить впроголодь за свою идею. Я помню, как-то он был у нас, и мы сидели у меня в комнате. Я на него посмотрел, он был одет в довольно элегантную куртку и очень видную, элегантную рубашку, и говорю: «Что случилось, откуда у тебя такая прекрасная рубашка?» Он говорит: «Я тебе покажу». И тут он снял куртку, и у него только эта часть рубашки была, все остальное было привязано веревками. Он жил впроголодь и трудно, когда нужно было ради идеи. Но он был скользкий в этом смысле, и это очень жалко, потому что вокруг него создалось скользкое движение.

о. М.: А что можно доброго о нем сказать?

м. А.: Я думаю, что можно все сказать доброе. Он был удивительной доброты человек. Он был готов отдать последнее, что только у него было, он верил в до готовности умереть за него, хотя бы с голоду. Он был готов любого человека подобрать и его вдохновить верой в Бога и открыть перед ним какие-то пути. Но у него был двойной размах. Я помню, Лосский как-то сказал: Евграф как маятник, если он в одну сторону далеко уходит, то и в другую идет очень далеко.

Он не боялся строить, я даже бы сказал, на неправде. Это нас очень разделило. Он сначала был в Патриаршей Церкви. Потом его назначили к владыке Иринею в Winnaert, его поставили священником для этого. И когда владыка Ириней умер, то он унаследовал его работу и был вдохновением этой работы. Вначале она была чиста и прекрасна. Потом он стал стараться расширить работу и всякому человеку дать возможность приступить к православию, если он даже к этому не готов. Я помню, как он убеждал еврея одного причаститься на Пасху, потому что «Пасха – это ни что иное как еврейская пасха, ставшая христианской». Он ожидал того, что тот еврей испытает что-то неповторимое во время причащения и станет православным.

о. М.: Мне однажды Леонид Александрович Успенский говорил, что отец Евграф был чрезвычайно способным человеком, но он все время слишком торопился. Это все равно, как если посадишь укроп – и он собирает этот укроп, как только он появится из земли – и ничего не оставалось.

м. А.: Я думаю что, к несчастью, он так создавал свою церковь, он хотел, чтобы она разрослась быстро. Он создавал приходы по всей Франции. Когда я был экзархом РПЦ в Западной Европе, он обратился с просьбой, что вот ему бы вернуться в Московскую Патриархию. Я ему говорю: «Хорошо, составь список своего духовенства и список своих приходов – где, сколько их и сколько народу в каждом приходе». И оказалось колоссальное количество народа. Я не был готов верить Евграфу на слово и поэтому проверил. И оказалось, что он записал всех прихожан каждого прихода во все приходы. Получалось, что был полный список прихожан, и этот полный список переходил из прихода в приход, так что получалось действительно очень большое число.

о. М.: И его не приняли?

м. А.: Его не приняли. Я был против этого, и многие другие были против этого. Я думаю, что надо было нам в то время гораздо больше с ним сотрудничать и попробовать помочь в этом отношении. Максим Ковалевский, его брат, был правдивым и прямым. Но он был его братом, он стоял горой за него – вот и все. Очень жалко, что мы слишком быстро его отстранили вместе с его окружением. Я думаю теперь, что надо было больше пробовать с ними общаться. Когда я был экзархом, было уже слишком поздно, уже невозможно. Тогда он ушел из Московской Патриархии, потом ушел к владыке Владимиру (Константинопольский Патриархат), когда оказались трудности, он быстро ушел оттуда, перешел в Зарубежную , а потом с него сняли сан в Зарубежной Церкви. Тогда он объявил, что они незаконные, и поэтому он остался в сане и перешел в Румынскую Церковь. Румыны в этом смысле приняли его легкомысленно. Я говорил с их епископом, который мне сказал: «Знаете что, у меня приходов нет во Франции. Я их принял, и у меня оказалось одиннадцать приходов. Если окажется что-нибудь не то, мы их выкинем и ничего не потеряем, потому что все равно не наши». И это было очень грустно.

Евграфа Ковалевского можно было любить, можно было не соглашаться с ним, можно было отрицательнейшим образом относиться к его деятельности, а любить его можно было, потому что в нем был такой огонь и такое желание добра. Ну и культура, конечно.

Я помню, Владимир Николаевич Лосский, когда Евграф стал уже строить вещи по-своему, мне как-то сказал: «Жалко, что Евграфу дали священство. Потому что дать священство Евграфу – это все равно, что дать револьвер человеку с психическим расстройством». Это было его заключение уже напоследок, не вначале. Вначале он стоял за него. Он ушел, конечно, из Фотиевского братства, и Максим тоже ушел.

Подготовил Олег Беляков

Григорий Григорьевич Капустин - русский рудознатец (геолог). Традиционно, именно с фамилией Капустина связывают начало интенсивного промышленного освоения и последовавшей за ним угледобычи в донецком регионе.

Памятник Г.Г.Капустину в Макеевке

Г.Г.Капустин родился в семье крепостных в селе Даниловское Костромского уезда, Даты рождения и смерти не установлены.

Увлекался геологией. Принимал участие в геологических экспедициях С 1715 по 1723 года, участвуя в экспедициях по указанию Петра I,открыл месторождения золота, серебра и других полезных ископаемых в воронежскомиустюжском краях, и месторождения каменного углявДонецком каменноугольном бассейне.Открытие Капустиным в конце 1721 года на реке Кундрючьейместорождения каменного угля дало начало работам по геологической разведке Донецкого каменноугольного бассейна. Григорий Капустин вплотную приблизился к угольным месторождениям, брал пробы близ Тулы,Воронежаи наДону(КундрючьииБыстрянского, и вдоль теченияСеверского Донца),однако пробы этих ископаемых не подтвердили наличия в них топливных качеств.

Упоминания Капустина как первооткрывателя донецкого (донбасского) угля начинается с советских времен. В Макеевке в честь Капустина назван парк и установлен памятник. Памятник был установлен в 1983 году на Советской площади напротив Макеевского городского совета. Позже, в начале 2000-х гг. памятник был перенесён на улицу Плеханова, где и находится в настоящее время, между проспектом Ленина и улицей Островского. Также имя Г.Капустина носит шахта, находящаяся в г. Лисичанске, Луганской области.

Н икита Вепрейский и Семен Чирков – «Колумб ы » Донбас са .

Никита Вепрейский - помощник губернатора Киевской губернии, управитель города Бахмута в 1-й четверти 18 в., организовавший в 1723, вместе с капитаном Семеном Чирковым, первые крупные разработки каменного угля на территории современного Донбасса. Ка­питан Семен Чирков командовал батальоном, охраняв­шим Бахмутскую крепость, и, следовательно, заботил­ся о жизни и благополучии солеваров. Друг друга они знали хорошо, а еще лучше ве­дали дела солеваров, которые в силу разных причин не всегда шли благополучно. Вместе с Н.Вепрейским в 1721 г., заботясь о топливе для Торских и Бахмутских солеварен, впервые взял пробы каменного угляв урочище Скелеватом в 25 верстах отБахмута, и на речкеБеленькойв 50 верстах от него. Образцы угля в необходимом количестве были отобраны и отправлены вСанкт-ПетербургвБерг-коллегию(получены20 января1722г.). Их испытание засвидетельствовало высокое качество найденного угля Для его разработки администрация направила до 200 человек работного люда из Белгород-

ской провинции. Первый промысел каменного угля был организован теми же Н. Вепрейским и С. Чирковым и начался в 1723г.В результате опытов Н.Вепрейского во многих местностях России в 18 в. были начаты разработки ископаемого угля для производственных целей.

Поч ему потомки благодарны Е вграфу Ковалевскому за рожден ие и мени «Донбасс».

(10 (21) декабря 1790, село Ярошевка Харьковского уезда - 18 (30) марта1867, Санкт-Петербург) - русский государственный деятель; горный инженер, директор Горного корпуса, затем с 1830 по 1836 Томский губернатор и главный начальник Колыванских и Алтайских заводов, сенатор; с 1856 - попечитель Московского учебного округа. С 1858 по 1861 - министр народного просвещения. посвятил значительную часть своей жизни геологии. Началась же его карьера в Донбассе, куда он был направлен на один из лучших в то время заводов - Луганский.

Продолжая обобщать данные прежних и новых исследований, используя новейшие открытия о строении земной коры, он составляет первую карту геологического строения Донбасса. В 1827 году «Горный журнал» публикует его статью «Опыт геогностических исследований в Донецком горном кряже». Этот труд поставил Евграфа Ковалевского в первый ряд исследователей края. В работе были обозначены границы кряжа (который именно он назвал «Донецким») и дана характеристика его внутреннего строения.

Евгра́ф Петро́вич Ковале́вский

Впервые создает геологическую карту обследованной территории и вводит понятие «Донецкий бассейн», от чего впоследствии было образовано сокращение «Донбасс».

В Донбассе сохранилось немало названий, так или иначе отразив­ших историю заселения этого района различными этнически­ми группами. На юге и юго-западе Донецкой области вы встречаетесь с названиями населенных пунктов, повторяющими крымские топонимы: Ялта, Урзуф, Улаклы, Стыла, Мангуш, Старый Крым. Переносчиками этих наименований были «мариупольские греки», переселившиеся в конце XVIII века в приазовские степи из Крыма.

Город Славянск до 1794 года именовался Тором. Выбор нового име­ни, впервые встречающегося в указе Екатерины II был продиктован сочувствием борьбе за освобождение южных славян от турецкого ига.

Название города Антрацит представляет собой часть полного име­ни построенной в 1904 г. в этом районе шахты «Рудник Боковский Антрацит». Еще в 20-30-е годы имя рабочего поселка (впоследствии города) прямо указывало на эту связь с шахтой и рудником. Поселок именовался то Шахтой № 13, то Боково-Антрацитом.

В Донецкой области есть и такие, на первый взгляд, неожиданные названия, как Балаган (село в Красноармейском районе). В дореволюционном Донбас­се балаганами назывались принадлежавшие заводам длинные бараки, заселенные рабочими и служащими, каютами - низкие сырые землян­ки заводских рабочих и шахтеров.

В названии поселка Белокуракино сохранилась память о его осно­вателе - вельможе петровского времени Б. И. Куракине (первоначаль­ное значение топонима: «село Куракино на реке Белой»).

26 марта / 8 апреля 1905 (С.-Петербург) – 30 января 1970 (Париж). Религиозный деятель, богослов, художник-иконописец.

Младший из троих сыновей государственного, церковного и общественного деятеля д.с.с. Евграфа Петровича Ковалевского (1865/1866 – 1941) и активистки дела народного просвещения, педагога Инны Владимировны Ковалевской (урожд. Стрекаловой; 1877–1961).

В 1920 эмигрировал с семьей во Францию. Жил в Ницце, затем переехал в Париж. Окончил филологический факультет Парижского университета (Сорбонны) и Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже (1928). Член-основатель Братства св. Александра Невского (1921) и Братства св. Фотия (1925).

Работал в мастерской художников В. И. Шухаева и А. Е. Яковлева. Позднее обратился к церковной фреске и иконописи, создал, в частности, иконы для иконостаса в церкви на Монпарнасе (1928) и для часовни в Коломб под Парижем (1952). Участник выставок «Салон художников французской школы» (1955, 1958).

В 1928–1931 – псаломщик православного французского прихода св. Женевьевы в Париже; в 1937 был рукоположен в священники и стал помощником настоятеля этого храма. В 1938–1970 – настоятель французского прихода св. Иринея в Париже. Принимал активное участие в организации православного прихода в Нанте.

В 1939 был мобилизован во Французскую армию. В 1940–1944 находился в немецком плену, провел долгое время в лагере Мюльберг в Саксонии, позже был переведен в лагерь русских военнопленных Сталаг, где духовно окормлял солагерников.

В 1944 основал и возглавил французский Православный богословский институт св. Дионисия в Париже. В 1945 получил сан протоиерея. Доктор богословия «гонорис кауза» Московского Патриархата (вместе с В. Н. Лосским и В. Н. Ильиным). Автор богословских трудов по экзегетике, канонике, литургике.

В 1953 вместе со значительной частью верующих общин западного обряда вышел из-под омофора Московской Патриархии и основал Французскую Кафолическую Православную Церковь (ФКПЦ; «Eglise catholique orthodoxe de France»). В 1964 был пострижен в монашество; в том же году получил сан архимандрита и 11 ноября 1964 с согласия синода РПЦЗ рукоположен в сан епископа Сен-Денисского с именем Иоанн (Иоанн-Нектарий).

В 1966, после кончины архиепископа Иоанна (Максимовича), вошел в конфликт с РПЦЗ, самовольно отошел от нее, был исключен из клира и лишен сана, а в 1967 отлучен от Церкви Архиерейским собором РЗЦ. С 1967 до смерти – предстоятель независимой Французской Кафолической Православной Церкви.

Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже. Его памяти посвящен номер журнала «Présence Orthodox» (Paris, 1970. N 9-10), а также книга «Jean de Saint Denis» (Paris, 1970).

Братья: Петр Ковалевский (1901–1978) – историк, библиограф, церковный и общественный деятель; Максим Ковалевский (1903–1988) – математик, церковный деятель и духовный композитор.

Не успел один из основных авторов «Вестника» архимандрит Софроний (Сахаров) 4 марта 1959 г. уехать со своей монашеской общиной во имя св. Иоанна Предтечи в Эссекс (Англия) и перейти в юрисдикцию Константинополя, как в том же «Вестнике» публикуется написанное еще в декабре 1957 г. письмо митрополита Николая (Ярушевича) «одному священнику» с серьезной критикой пастырских и мистических взглядов самого архимандрита, в частности его утверждения, что «вне опыта схождения во ад невозможно познать любовь Христову», которое так и не получило «убедительного и глубокого обоснования» . Вместе с тем эти мысли еще совсем недавно публиковались тем же изданием.

С критической осторожностью был встречен членами Московского Экзархата новый перевод Четвероевангелия на русский язык, выпущенный в 1958 г. Британским Библейским обществом. Основная причина, как нам кажется, была в том, что главной переводческой силой издания был «греко–владимировец» епископ Кассиан (Безобразов) , положивший в основу перевода творческий отказ от «общепринятого текста» (textus receptus) . Признавая необходимость издания «православного научного текста» Евангелия (иначе можно и обскурантом прослыть!) , анонимный автор статьи подверг критике сам метод работы епископа Кассиана, его «антивизантийский» подход к тексту . К этому ряду явлений стоит отнести и упреки в «неправославии», обращенные владыкой Василием к книге «Православие», написанной П. Евдокимовым, членом Епархиального Совета Константинопольского Экзархата .

Задачи академического богословия и богословского свидетельства, как видно, были жестко подчинены юрисдикционному противостоянию. Еще очевидней это становится из следующей истории. В 1953 г. Московский Экзархат был потрясен делом протоиерея Евграфа Ковалевского - своеобразного «отца Георгия Кочеткова» 1950–х Активная миссионерская деятельность, не санкционированное «вертикалью» церковной власти создание новых приходов, стремление к независимости, в том числе и литургической на основе латинского обряда, - все это привело к исключению Ковалевского из членов клира РПЦ в январе - марте того же года. Вместе с ним уходят не только его общины, но и Православный институт св. Дионисия, образуя независимую Французскую Кафолическую Православную Церковь. В 1957- 1966 гг. она временно переходит в юрисдикцию Русской Православной Церкви за границей, погрузившсь впоследствии в «каноническую пустоту».

В ноябре 1959 г. Православный институт (Institut Francais de Thtologie Orthodoxe Saint–Denis), формально подчинявшийся Парижской Академии, организует богословские чтения, посвященные 600–летию со дня кончины свт. Григория Паламы. Зная владыку Василия как крупного специалиста в этой области, секретарь института Е. Carabin 16 октября отправляет ему приглашение принять участие в этом семинаре. Тридцатого октября владыка мотивирует свой отказ двояко: и тем, что он в это время будет находиться в Фессалониках на общецерковных торжествах, и тем, что он не знает, в юрисдикции какого канонического епископа и какой Православной Церкви находится данный «православный институт» и принадлежит ли он к Церкви вообще.

Вызов был принят. Ответное письмо институтского секретаря от 18 декабря использует почти запрещенные приемы. Он выражает удивление, что владыке надо заново рекомендовать его старого друга Евграфа Ковалевского, который, когда сам Василий находился в Греции в затруднительном положении, постарался ему помочь, в том числе используя и авторитет института («Votre ancien camarade l’Archipretre Eugraph Kovalevsky qui en se servant de notre Institut pnkiscment, a cssayii avec Mr. Whittemore de vous venir en aide lorsque vous vous trouviez en difficulten Grtce»). Утверждая, что институт находится вне конкретной юрисдикции (его официальный статус - etablissement libre d’enseignement suprieur), и указывая, что почетным ректором института является патриарх Александрийский Христофор II, письмо выражает уверенность, что быть православным означает мыслить православно, и кратко излагает основные события институтской жизни, упоминая и об авторитетных православных богословах, сотрудничающих с институтом.

Владыка отвечает ему 13 января. Считая, что ненормальная ситуация самого отца Евграфа безусловно отражается и на характере руководимого им заведения, он видит в позиции института признаки неправославия, поскольку здесь интеллектуальная деятельность отделяется от духовной жизни и канонического строя. Письмо заканчивается призывом вернуться под омофор Матери–Церкви. Ответа на него не последовало .

Однако в декабре 1959 г. произошло событие, породившее определенные иллюзии. Как мы уже знаем, 18 декабря умер глава Русского Экзархата Константинопольской юрисдикции митрополит Владимир (Тихоницкий). Действуя по принципу: «Поражу пастыря, и разыдутся овцы» (Мф. 26, 31), церковные политики начинают новую кампанию. Ее цель - вернуть приходы Константинопольской юрисдикции в Московскую Патриархию. Завершить то, что не удалось в 1945 г. Для этого нужно не просто обратиться к ним с материнским призывом. Нужно создать для русской эмиграции новый положительный имидж Московского Экзархата, подчеркнуть его каноническое и интеллектуальнобогословское превосходство, а заодно продемонстрировать уязвимые позиции его противников.

Внешне все по–христиански и благопристойно. Экзарх архиепископ Николай (Еремин) отправляет на имя местоблюстителя Константинопольского Экзархата епископа Георгия (Тарасова) письмо с выражением соболезнований клиру и мирянам Константинопольского Экзархата, а 21 декабря служит со своим духовенством панихиду у гроба почившего святителя в его покоях на рю Дарю рядом с храмом св. Александра Невского. Но уже 5 января 1960 г. московский экзарх возводится патриархом Алексием в сан митрополита, а его титул меняется с Клишийского на Корсунского, напоминая эмигрантам о «херсонской» купели, откуда в 988 г. вышла крещенная Русь. Двадцать четвертого марта митрополит вместе со своими викариями епископом Сергиевским Антонием и епископом Волоколамским Василием подписывает обращение к настоятелям приходов и духовенству Константинопольского Экзархата в условиях, когда новый епархиальный архиерей еще не избран. Отметим: обращение опубликовано в том же номере «Хроники», что и сообщение о предстоящих «общедоступных лекциях». Здесь же содержится критика экклезиологических взглядов некоторых богословов Экзархата, в частности епископа Кассиана, канонических позиций его института и политической («антисоветской») направленности некоторых акций. Делается и прогноз относительно выборов будущего главы Экзархата . Эти события и действия одновременны и единонаправленны.

Суть послания очевидна: прекратить пагубное разделение, для которого отпали все причины, вернуться в духовно породившую всех Церковь, которая теперь пользуется свободой и является той «общепризнанной центральной церковной властью», о которой говорил митрополит Евлогий. В ход пущен аргумент - существенное улучшение взаимоотношений между Константинопольским и Московским престолами, первый из которых начинает сознавать «ненормальность» существования Русского Экзархата в своем составе. Кроме кнута есть и пряник: возможность свободных посещений церковной России. Срок на все - полтора месяца, «дедлайн» - Пасха, 17 апреля: «Дайте нам и всей Церкви Божией великую пасхальную радость праздновать вместе, в мире и единении в лоне нашей общей Матери–Церкви, Светлый день… Воскресения Христова» .

30.08.11
Дорогой отец Алексей!
Вслед за моим письмом относительно обвинений на Архиепископа Антония Женевского, мысли всплывают одна за другой из глубокой давности.
Я некогда писал относительно французской православной церкви Евграфа Ковалевского, покровительство которой часто ставится в упрек Зарубежной Церкви, в частности свят. Иоанну Шанхайскому и Архиепископу Антонию Женевскому, хотя он был к этому делу непричастен.
О. Евграф Евграфович Ковалевский, из знатного рода Ковалевских, человек одаренный и предприимчивый, возглавил в начале 50-х годов, своеобразную старокатолическую общину, которая чахла под управлением вдовы ее инициатора Madame Wynaert /группа голландского толка/. Своим "гением" он дал этому делу новый импульс. Брат его Максим, талантливый музыкант, гармонизатор многих церковных песнопений оказал ему незаменимую литургическую поддержку. Они создали Институт св. Дионисия. Набор прихожан у них был незаурядным: привлекались все, находящиеся в поисках «духовности». Они вербовались успешно среди увлекающихся спиритизмом; у них допускалось незаконное сожительство, даже для священников; они преподавали причастие неправославным; они служили по "чину" галликанскому, ими составленному по каким-то древним отрывкам служб, служили по новому стилю, по западной пасхалии и т.д. И это называлась Православная Церковь Франции, от которой отказывались все официальные Церкви, находящиеся на территории Франции.
Известный масон граф Марсодон писал, что через эту церковь масонство сможет вступить в Православие.
Когда число духовенства дошло до 20 священников, Евграфу понадобилось стать епископом (в 1966 г., мне говорил его брат Максим: Я говорил брату, что он добьется епископства от МП, а он меня не послушал и пошел в Синодальную Церковь). Итак, эта группа обратилась в нашу Церковь, и была принята под омофор Вл. Иоанна Шанхайского. Многие не могут понять, как святой Владыка на это согласился, но понять это можно по некоторым последствиям. Владыка Иоанн потребовал от них соблюдения Православной пасхалии, но оставил им новый стиль; потребовал также от причастников на вечерних литургиях (после рабочего дня) соблюдение дневного поста. Можно полагать, что они у него за спиной хитрили; и так как Синод им напоминал о церковном порядке, епископ Иоанн-Нектарий Сэн-Денисский Ковалевский задумал перейти в МП и имел по этому делу в Одессе свидание (в конце 1965-го или в начале 1966-го г.). Когда "правые" священники это узнали, последовало от них донесение в Синод; тогда был назначен для следствия архиеп. Виталий Монреальский (будущий митрополит). Епископ Ковалевский не посчитался с решением Синода РПЦЗ, запретившего его в священнослужении, и остался сам по себе; с ним отошла одна четверть священников; вторая четверть пошла под Москву; 3-я четверть - под Константинополь (рю Дарю); остальные, приблизительно 7 человек остались в лоне Зарубежной Церкви. Служить, кроме т.н. галликанской Литургии, они не умели. Некоторые из них вскоре нас покинули: богослов Габриел Борнан, которому Вл. Антоний повелел урегулировать дело своего сожительства, свящ. Григорий Харди, брат будущего возглавителя этой церкви Германа, португалец свящ. Жан Роша, который несколько лет спустя был принят архиеп. Авксентием, крещен и рукоположен во все степени, включая архиерейство, с назначением его экзархом на Португалию с новым именем «еп. Гавриил (Роша)».
Наконец остались у нас: архимандрит Осия (сын русского офицера испанской войны и испанки, честнейший человек, истинно православный, смиренный, незаурядный проповедник, послуживший у нас в Париже настоятелем 20 лет (теперь он заштатный в Женеве); протоиерей Павел Пуарье, приписанный к нашему храму в Вильмуасоне, инженер, смиренный и честный человек (у него жена заводила спиритские собрания до вступления в православие, и медиум их познакомил с Евграфом); протоиерей Михаил де Кастельбажак, благородный человек, знатной графской семьи 11-го века (его сын Квинтин, проф. франц. и греческого языков, приостановил свою проф. жизнь, прошел трехлетний курс в Джорданвилле, женился на русской, принял священство и стал настоятелем в Лионе (отец и сын последовали за архиеп. Лавром); о. Андрей Бредо, вскоре скончавшийся, и архимандрит Амросий Фонтрие, который положил в нашей епархии начало фанцузскому благочинию, ушедший к грекам после двадцатилетнего пребывания в епархии Вл. Антония.
О. Амвросий, француз по отцу и грек по матери, преподавал богословие в Институте Ковалевского, умный, начитанный, обаятельный. Меня все поражала его настроенность против русских: Русские ничего для нас не делают, сказал он мне однажды, в то время когда наш парижский приход нищенствовал. Вл. Антоний посещал их один раз в год, в порядке своих объездов по широко раскинутой епархии, и служил у них в хорошо оборудованной квартирной церкви на Бульвар Себастополь в Париже, возвел о. Амвросия в архимандрита, рукоположил двух священников из молодых доцентов философии, Патрикия Рансон, который погиб с дочкой Фитинией, в середине 90-х, в автомобильной катастрофе в Греции и Иосифа Терещенко (отец русский, мать француженка), будущий епископ Фотий в группе Авксентия (после низложения последнего своим синодом).
Поначалу у нас были очень добрые отношения с о. Амвросием. Но, вскоре, под влиянием двух молодых священников-философов, произошла некая "радикализация". О. Амвросий сразу стал огораживать своих прихожан от общения с русскими и "переключился" на все греческое; он стал ездить в Грецию, устраивать паломничества; поначалу упорствующий в новом стиле и только по настоянию Вл. Антония принявший старый стиль, он сблизился в Греции с старостильниками, подружился с о. Киприаном (будущим митрополитом Филийским), закладывал с ним первый камень его церкви. Позже с ним поссорился, упрекая своего долголетнего друга в практике мнимых исцелений экзорсизмами за деньги.
Французское благочиние постепенно сблизилось с греческим монастырем в Бостоне, где игуменствовал архим. Пантелеймон (которого наш Синод привлек к ответственности по нравственной линии). Они стали обоюдно поносить нашу Церковь. Я заподозрил тогда МП в этой общей агитации незадолго до празднества 1000-летия Крещения Руси. Тогда стали нас обстреливать со всех сторон, каждый по своему, вмешались и Поспеловский и Струве.
Незадолго до разрыва в 1987 г., один священник спросил Вл. Антония: Когда, Владыка, Вы от них откажетесь, они нас всех обливают грязью? - Владыка ответил: Я этого не сделаю, пусть они сами уйдут. Ушли они злобно, мотивируя свой поступок отмежеванием от «неправославного» архиерея, после того, как они от него получали благодать в течение 20 лет , и без того, чтобы он в малейшей мере изменился. Владыка не захотел их судить - пусть сами подпадут под осуждение. Долго они блуждали в поисках омофора. Наконец были приняты "архиепископом" Авксентием, которого они до разрыва с нами не признавали за архиерея , так как своим же Синодом с него был снят сан, чему он не подчинился и "возродил" с одним епископом новый Синод. Но когда Авксентий согласился их принять, они стали его считать достойным архиереем и утверждали, что все, что про него говорилось - ложь.
Я допускаю, что смогут сомневаться в достоверности моих воспоминаний, поскольку до такой степени действительность иногда выглядит не правдоподобной. Однако, факты остаются фактами такими, какими они были тогда, и не такими, какими их хотять показать сейчас, и по ним можно составить объективное суждение.
Пр.В.